– Не кричи, мы всего лишь за курицей, нас дед послал. Да что это за херь такая?

Несколько шагов, Максим хватает девушку за плечи, трясет, Вероника молчит, лишь глотает ртом воздух. Парень такой огромный, сейчас в футболке, серые глаза смотрят зло, а кожа под его ладонями горит огнем.

– Я… я… А-а-а…

– Не кричи, малышка, все хорошо, меня Ник зовут, это Макс, мы не сделаем больно.

– Кит, что за чушь ты мелешь? Заткнись сам!

Вероника замолчала, сделала глубокий вдох, чтобы закричать еще громче. Она не могла понять свою реакцию на этих парней, от этого было страшно. А дальше случилось то, что совсем выбило ее из собственного мира.

Максим впился в рот девушки губами, по рецепторам языка прошел сладкий вкус, импульсы яркими вспышками накрыли мозг. Губы мягкие, сладкие, влажные. Это был первый, самый первый поцелуй Вероники в ее жизни. Дыхание перехватило, ладони вспотели, из груди вырвался стон.

– Черт, Макс! Отпусти ее!

А вот дальше произошло совсем невероятное. Веронику отрывают от одного молодого человека, и ту же секунду ее обнимает другой. И целуют уже другие губы, а дыхание перехватывает снова.

Они слишком близко, от тел идет жар, касания вызывают дрожь, сопротивляться нет сил. Это был второй поцелуй в жизни Вероники, но с другим мужчиной.

Как вообще такое могло произойти? Надо кричать, сопротивляться, бежать, а она стоит и ничего не может сделать.

В шоке от происходящего были все, даже мопс Бублик и курица смотрели на молодых людей широко раскрытыми глазами.

– Такая сладкая Ягодка.

– Отпусти! Нахал!

– Что здесь происходит? Вероника!?

Молодые люди замерли, от неожиданности у каждого дрогнули нервы, обернулись. Вероника покраснела до кончиков ушей, Макс повел подбородком, Никита сглотнул. Любовь Генриховна кинула на газон пакеты, уперла руки в бока, наблюдая эту странную мизансцену.

– Я спрашиваю, что здесь происходит?

– Макс, валить надо, она сейчас нас разорвет,– Кит процедил сквозь зубы, Вероника отшатнулась, не зная, что ответить тете.

– Вон с моего участка! Оба! Чтобы я вас не видела! И курицу свою заберите, пока я из нее суп не сварила!

Глава 10

– Вот же черт, ты видел, какая она мегера? Я даже слова забыл, недаром дед ее боится.

Да, знакомство с соседями вышло, так сказать, не очень, особенно с тетушкой сладкой ягодной блондиночки. Братья не помнили, чтобы так их кто-то когда-то гнал взашей, а они, как нашкодившие щенки, убегали, поджав хвосты.

Любовь Генриховна – дьявол во плоти, а ее племянница – чистый ангел.

– А какая Вероничка сладенькая, ты понял? Нет, Макс, ты понял? – Никита, прижимая к груди курицу, которая не оказывала сопротивления, пробирался через заросли малины.

Макс понял, почувствовал, ощутил и охренел.

Девушка действительно была сладкой, нежной, губы полные, мягкие. Их хотелось мять, покусывать, облизывать, засасывать и снова сминать поцелуем. В голове были лишь яркие вспышки, такие как от пролетающих мимо огней ночной трассы, когда летишь по ней на байке. Адреналин скакнул в крови, тело напряглось, возбуждение накрыло, член встал колом. И это все сразу, за доли секунды поцелуя.

Не смутило даже то, что Кит оторвал девушку от него, начал сам целовать, а Макс смотрел на это, сгорая еще больше от желания.

– Хрень какая-то…

– Ты понял, да? Черт, брат, меня все еще колотит.

Никита перелез через поваленную часть забора, курица не трепыхалась, а вот в груди у молодого человека сердце стучало африканскими барабанами. Никита как увидел эту малышку, ее просвечивающий халатик, обнаженные ягодицы… Да он готов был поставить сто баксов, что на ней не было белья, лифчик точно отсутствовал.

Первое желание было подойти, взвалить на спину, унести в кусты, там задрать подол, узнать, что под ним, разорвать к дьяволу все, что мешает, и долго, очень долго не вынимать из ее малышки свой каменный стояк.

А когда брат, пытаясь заглушить крики, начал целовать Ягодку, вспыхнула обида и досада, что не он это сделал. Но наблюдая, как Макс практически трахает ее рот языком, возбудился еще больше, представив, как при этом он может входить в нее сзади по самые окаменевшие яйца. Вырвал девушку, сам вонзился в ее губы, простонал от удовольствия, но тетка все испортила.

– Ай!

Раздался хруст, потом еще, оставшаяся часть забора рухнула на территорию Зорина, Макс с Никитой остановились.

– Может, дед и не заметит, тут все равно кусты?

– Да какого хрена здесь творится, мать вашу?

– Уже заметил.

– Я вас куда послал? А вы что тут мне устроили? Почему имущество ломаете, паразиты?

– Дед, ну нечаянно, реально, я всего лишь наступил, а он хрусь – и все.

– «Хрусь» в твоей башке произошел давно, когда ты в тринадцать лет ей шибанулся об мусорный бак.

Макс хмыкнул, вспоминая тот случай, как потом Кит лежал неделю в кровати, тупо смотрел в потолок. Это было их третье лето у деда, он тогда не был таким диким, как сейчас. А все потому, что малой решил во что бы то ни стало погонять по поселку на мопеде, как крутой гонщик, пуская пыль за собой столбом.

Никита угнал у соседа через дорогу мопед, проехал до конца улицы и врезался в мусорные баки, не зная, где тормоза, вписавшись головой в препятствие. Прошло десять лет, а все об этом помнят и периодически напоминают, словно вспомнить больше нечего.

– Зато мы добыли курицу, смотри какая, – Никита, отвлекая возбужденного около разрушенного забора деда, показал ему курицу.

– Не моя это.

– Как не твоя?

– Моя рыжая, а эта белая, бройлер это.

– Кто?

– А где вы, голубчики мои, ее взяли? – Николай Иванович откинул доску, подошел к внукам, спросил тихо, поглядывая на соседний участок.

– Там и взяли, у Любы твоей.

– Она не моя! Она исчадие ада!

Братья переглянулись, обоим хотелось покрутить у виска пальцем, но такие фокусы были с полковником в отставке опасны. Не иначе после этого жеста вставать они будут в пять утра, а еще того хуже – дежурить ночами у этого забора.

– Да нормальная она вроде, – Макс специально злил деда, Генриховна и правда была адской бабенкой, судя по последней встрече.

Николай Иванович скривился, хотел сплюнуть на газон, но не стал, продолжил рассматривать курицу.

– Вот и ужин будет, отрубите ей башку и ощипайте, потом забор будете мастерить, мы с Валерой привезли что надо.

– Э, дед, мы так не договаривались!

– Так я вообще с вами не договаривался ни о чем. Топор и чурка в сарае за домом, давайте, покажите, какие вы мужики и умеете не только на педальку ножкой давить.

Братья остались одни, молча разглядывая несчастное животное. Курица вертела головой и смешно выпучивала глаза.

– Нет, я этого делать не стану. Я никого убивать не буду.

– Брось, Кит, это курица, самое тупое животное на планете, их разводят, чтобы есть. Ты сам от нее не отказываешься, когда ее готовит Лиза.

– Пофиг, все равно не буду, закажу доставку, здесь она должна быть. А ты – на, дерзай, ты же у нас Питбуль, жестокий и злой. Полгорода видело, как ты разбивал лицо Власу в кровь и в мясо.

Было дело, несколько лет назад на Зорина чуть не возбудили уголовное дело. Влас подрезал в заезде его, Макс упал, но поднялся, продолжил со сломанным ребром. А вот на финише чуть не убил, еле оттащили. Он даже боли не чувствовал и вообще мало что помнил, такая ярость дикая играла, требуя наказания и крови.

Максу тоже не хотелось никого убивать, но это дело престижа, так сказать, дед вообще не считает их за мужиков. Придется ему взять топор и сделать все самому на правах старшего и сильного.

– Дай сюда, – забрал курицу у Никиты. – Пойдем, пернатая, твоя душа вознесется к небесам, обещаю куриный рай, полный золотых зернышек.

Сарай был недалеко, тут же, во дворе. Чурка, судя по пятнам крови, видала она и другие отсеченные головы.

– Держи ее, а я рубану.